Одежда народов Кавказа, какой ее увидели русские классики. Бурка
Смотрел по целым он часам,
Как иногда черкес проворный,
Широкой степью, по горам,
В косматой шапке, в бурке черной,
К луке склонясь, на стремена
Ногою стройной опираясь,
Летал по воле скакуна,
К войне заране приучаясь. (Пушкин, Кавказский пленник)
Когда на холмах пеленою
Лежит безлунной ночи тень,
Черкес на корни вековые,
На ветви вешает кругом
Свои доспехи боевые:
Щит, бурку, панцирь и шелом,
Колчан и лук — и в быстры волны
За ним бросается потом,
Неутомимый и безмолвный. (Пушкин, Кавказский пленник)
Примечание к открытке: Тавлинцами называли аварцы кумыков, живущих в горах.
Уздечки медные гремят,
Чернеют бурки, блещут брони,
Кипят оседланные кони,
К набегу весь аул готов,
И дикие питомцы брани
Рекою хлынули с холмов
И скачут по брегам Кубани
Сбирать насильственные дани. (Пушкин, Кавказский пленник)
Все ждут. Из сакли наконец
Выходит между жен отец.
Два узденя за ним выносят
На бурке хладный труп. (Пушкин, Тазит)
Командир 2 сотни Дагестанской постоянной милиции капитан Алексадер бек Алыпкачев в Дагестане. 1860. Фото Ф. Петров
Соскочив с лошади, я хотел войти в первую саклю, но в дверях показался хозяин и оттолкнул меня с бранию. Я отвечал на его приветствие нагайкою. Турок раскричался; народ собрался. Проводник мой, кажется, за меня заступился. Мне указали караван-сарай; я вошел в большую саклю, похожую на хлев; не было места, где бы я мог разостлать бурку. (Пушкин, Путешествие в Арзрум)
Ты зрел, как Терек в быстром беге
Меж виноградников шумел,
Где часто, притаясь на бреге,
Чеченец иль черкес сидел
Под буркой, с гибельным арканом… (Пушкин, Кавказский пленник)
Твой конь готов! Моей рукой.
Надета бранная уздечка,
И серебристой чешуей.
Блестит кубанская насечка,
И бурку черную ремнем.
Я привязала за седлом. (Лермонтов, Измаил-Бей)
Он материнской ласки не знавал:
Не у груди, под буркою согретый,
Один провел младенческие леты;
И ветер колыбель его качал,
И месяц полуночи с ним играл! (Лермонтов, Измаил-Бей)
Ведь в России воображают Кавказ как-то величественно, с вечными девственными льдами, буpными потоками, с кинжалами, бурками, черкешенками, – все это стрaшное что-то, а, в сущности, ничего в этом нету веселого. (Толстой, Рубка леса)
Хаджи-Мурат встал, взял бурку и, перекинув ее через руку, подал Марье Дмитриевне, что-то сказав переводчику. Переводчик сказал:
- Он говорит: ты похвалила бурку, возьми
- Зачем это? - сказала Марья Дмитриевна, покраснев.
- Так надо. Адат так, - сказал Хаджи-Мурат. (Толстой, Хаджи-Мурат)
Разувшись и совершив омовение, Хаджи-Мурат стал босыми ногами на бурку, потом сел на икры и, сначала заткнув пальцами уши и закрыв глаза, произнес, обращаясь на восток, обычные молитвы. (Толстой, Хаджи-Мурат)
Фото из коллекции Тимура Дзуганова на фейсбуке