Дайджест онлайн-дискуссии "Границы Кавказа. Память VS Карты".
29 октября на КУ состоялась дискуссия «Границы Кавказа. ПамятьVS Карты». Анонс дискуссии и информацию о спикерах вы можете прочитать здесь.
https://www.kavkaz-uzel.eu/blogs/1927/posts/35045
Что на самом деле стоит за событиями в Кенделене и Магасе?
Основной докладчик, профессор Гуня, отметил два важнейших мировых социально-политических тренда, на фоне которых происходит трансформация внешних и внутренних границ Кавказа. «Во-первых, это глобализация, относящаяся к основным вызовам современности. Распространение Интернета, коммерциализация и распространение рыночных процессов, миграционные процессы, глобальные изменения климата и др. аспекты. Эти глобальные процессы приводят к пересмотру значимости политических границ, усилению роли актеров, имеющих трансграничную природу, созданию надгосударственных объединений и интеграционных блоков, что сильно влияет на геополитические границы мира. Противоположным трендом является появление новых и укрепление старых национальных границ за счет протекционизма в экономике, роста национализма. Националистические и даже сепаратистские процессы проявляются даже в новых интеграционных геополитических образованиях, таких, как Европейский Союз (новейший пример - Каталония в Испании)».
Гуня подчеркнул, что «последующие решения и их оспаривания характеризуют процесс борьбы различных акторов вокруг новых институциональных условий, которые регулируют доступ к земле. Этот процесс не закончен и до сих пор».
По мнению основного докладчика, «проблема пастбищных земель, приватизация в обход законов, сдача в долговременную аренду, слабая информированность - все это держит общество в напряженном состоянии. На этом фоне Канжальские события 2018 года – это попытка придать этническую окраску, затушевать более серьезные противоречия в области земельных отношений и расслоения общества в целом».
Характеризуя события в Ингушетии, Гуня сделал вывод, что административно-волевой способ решения вопроса со стороны Чечни не устраивает ингушскую сторону, которая не имеет такого лидера как Кадыров. «Критика Евкурова в большей степени не по содержанию проблемы, а по форме решения».
Шогенов обратил внимание на различия в конфликтах в Кенделене в 2008 г. и 2018 г. По его мнению, земельные противоречия «формируют эксклюзивный для этнических элит рынок доступа к земле, недоступный в большинстве случаев для местных сообществ».
Шогенов считает, что в 2018 г. на фоне общего снижения уровня жизни выплеск острого социального протеста может быть направлен в наиболее чувствительные для тех или иных сообществ места. Именно этим обусловлен значительный мобилизационный потенциал, который показали общественные организации – трансформация общих протестных настроений в собственный ресурс мобилизации. Актеры устанавливают границы своих квазиполитических интересов, пытаясь через регулируемый конфликт закрепиться на этих ареалах своего влияния», - заключил Шогенов.
Бегеулов обратил внимание читателей и спикеров на проблему растущих националистических настроений. «То, что сейчас активно пропагандируется во всех этносообществах Северного Кавказа, особенно среди молодежи, посредством социальных сетей, Интернета, просто общественного дискурса и даже научных и паранаучных дискуссий уже далеко не этноцентризм и даже не национализм, а самый настоящий нацизм», - считает Бегеулов. «Эти тенденции уже все сложнее списывать на издержки роста национального самосознания и этнической консолидации и делать вид, что такие воззрения являются лишь уделом небольшой маргинальной части общества», - считает Бегеулов.
Бештоев рассказал о предыстории конфликта и о позиции ССБН (Союза старейшин балкарского народа) в земельных спорах в начале 2000х гг.
«Конфликт в Кенделене в 2008 г. стал апогеем продолжающегося спора этой организации, используя 131-ФЗ, постараться отжать в пользу трёх балкарских сёл более 200 000 гектаров высокогорных пастбищ. После нескольких лет споров и конфликтов удалось прийти к соглашению оставить эти земли в общереспубликанской собственности, хотя попытки ревизии Закона о землях отгонного животноводства не прекращаются до сих пор, а карта земель отгонного животноводства, предусмотренная по закону, так и не была составлена. В основном отсутствие этой карты и позволяет некоторые спекуляции до сих пор», - считает Бештоев.
Беков, характеризуя конфликт в Ингушетии, заявил, что активная защитная реакция граждан Ингушетия на изменение границы с Чеченской Республикой вызвана нарушением их права на волеизъявление по данному вопросу.
«Органами исполнительной и законодательной власти Республики Ингушетия превышен предел их полномочий: правом на изменение границ (территории) Республики Ингушетия наделен только народ (население муниципальных образований и всей республики в целом), органы власти вправе только исполнять решение народа об изменении границ. Глава республики не вправе совершать действия по изменению границы республики скрытно от народа и депутатов Народного собрания», - подчеркнул Беков.
Волхонский не согласился с тезисом основного докладчика и некоторых спикеров о том, что события в Кенделене не имели этнической основы. «Любой конфликт по поводу собственности, доступа к политической власти и т.д., если в нем задействована этническая аргументация, можно считать этническим. Этническая, историческая аргументация применима не ко всякому земельному, хозяйственному спору. Она обладает большой эффективностью в плане мобилизации населения. Не всякий может разобраться в правовых тонкостях землевладения, но всем понятна логика "кровь и почва". И здесь вопрос, кто и ради чего использовал эту аргументацию», - отметил Волхонский.
По ситуации в Ингушетии Волхонский считает основной причиной конфликта непрозрачность процедуры определения границ. Кроме того, Волхонский подчеркнул, что «все эти вопросы очень тесно связаны с историческими представлениями о земле, об истории и т.д., все это максимально заряжено эмоциями исторической памяти».
«Столкновения в Кенделене - это вопрос неудачного взаимодействия властей с населением, неумения активно слушать и адекватно реагировать на недовольство, запросы населения», - считает спикер.
Албогачиева, характеризуя ситуацию в Ингушетии, сказала: «Мы требуем оставить нам свои земли и не менять их и не претендуем на земли Ставрополья, отданные после реабилитации Чечено-Ингушской АССР. Замечу, ингуши так и не переехали туда жить. Эти земли остались на территории Чечни и совершенно не соизмеримы с площадями по сравнению с теми, на которые они претендуют». Албогачиева дала обзор истории спорных территорий, по которому у нее ранее была опубликована статья. Она также обратила внимание на то, что ни один из каналов центрального телевидения не освещал события в Ингушетии.
Осмаев не согласился с тем обзором истории спорных территорий, который представила Албогачиева. «Территории в верховьях Фортанги, вызвавшие такой ажиотаж, никогда не входили в состав Ингушетии в советское время, только с 1860 по 1866 гг. в Ингушский округ Терской области и никогда ранее. Эта территория принадлежала орстхоевскому обществу, представители которого проживают и в Чечне и в Ингушетии. Ингуши на этих землях никогда не жили. Представители общества поддерживают новую установленную границу», - считает Осмаев.
Алоев считает, что в корне проблем в Кенделене и в Ингушетии – кризис управления и на Кавказе в том числе. «На территории, где основные принципы правового государства: прозрачность и конкурентность выборов, независимый суд, свобода слова, сменяемость власти и дееспособное местное самоуправление давно заброшены в дальний чулан, не приходится утруждать себя выявлением движущих сил тех или иных социальных турбуленций».
Сухов подчеркнул, что и Кенделен, и Ингушетия являются проявлениями старого частично имперского, но больше советского административного наследия, к которому относятся и административные границы. «Оно включает в себя и Большую Кавказскую войну, и восстания, и Гражданскую войну, и депортации, и разные векторы советской этнической политики. Результат - такое прокрустово ложе, в которую реальная жизнь никак не укладывается», - сказал Сухов.
Сухов считает, что «обе ситуации возникли тогда, когда это оказалось возможно. Сейчас возникло такое сочетание уровня разочарования происходящим у жителей (в КБР - и в Кенделене, и в Заюково, в ингушском случае - в Ингушетии, у Чечни во многих смыслах слишком особый статус) и интереса разных групп игроков. Это в данном случае и группы влияния внутри системы власти, и этнические активисты, и локальные сообщества, и другие, например конфессиональные».
Сухов считает, что случаи Кенделена и Ингушетии разные. «Кенделен с учетом его результата - мгновенно отставки Кокова и назначения Кокова - выглядит как политтехнологическая манипуляция, в которой этнические активисты скорее объект, чем субъект. При том, что есть бэкграунд - например, проблема межселенных территорий.
В то же время, считает Сухов, есть акторы, считающие, что применение таких технологий допустимо. «Это новое, и опасное новое, потому что полей для применения похожих технологий на Северном Кавказе много», - сказал Сухов.
В ингушском кейсе Сухов также видит признаки манипуляции. «Например, выбор момента для решения важного вопроса об административной границе - это манипуляция. Кто-то, например, мог играть на понижение политического веса Евкурова, а кто-то - наоборот, хотел втравить Кадырова в сложную многоходовую сериального типа историю, где на каждом шагу присутствует риск и дискомфорт».
Сухов считает, что «не стоит обобщать то, что не так уж и нуждается в обобщении. Обобщение может нам затенить параметры каждой из ситуаций, которые мы бы разглядели без обобщения». «Прокрустово ложе административного наследия надо разбирать, понимая, что мы хотим вместо него устроить. Это вопрос о том, в каком соотношении будут сосуществовать глобализация и то, что можно назвать ренессансом локального», - подытожил спикер.
Оздоев, оспаривая мнение Осмаева о том, что митинг – не решение проблемы, заявил: «Митинг - это самое лучшее, что случалось с нашим народом за последние десятилетия. Мы смогли показать своей и вашей власти, что с нами надо считаться». Он также не согласился с мнением, что ортсхоевцы не имеют отношение к ингушам. «Ингуши гораздо ближе к орстхой географически и ментально, они там жили и могилы там ингушские есть, и родственных отношений (зоахал) была уйма, одних женщин ингушских там сколько жило».
Кабард: «У событий в Ингушетии, связанных с инициативой Чечни, есть неочевидное следствие: чеченцы проявили высокую степень солидарности с позицией Кадырова. Причем, даже его политические оппоненты на Западе. Ещё раз проявилась отличительная черта чеченской национальной культуры: высокое качество национальной солидарности в моменты кризисов. То же самое можно сказать об ингушах - это один из самых сплочённых народов Кавказа. Но часто те же качества, что поднимают, являются зёрнами гибели. Ибо подобная высокая степень солидарности оправдывает взгляд на чеченцев, ингушей и вообще кавказцев, поскольку никто в России нас толком не различает, как на общности, в которых все связаны круговой порукой, а значит, в случае чего, несут солидарную ответственность. Это легитимизирует, в перспективе в среде русских националистов ту же идею погромов».
Риски новых конфликтов на Северном Кавказе
Бегеулов: «Проблемы границ на Северном Кавказе можно рассматривать в двух аспектах: один из них – это территориальные споры между республиками, второй – потенциальные и реальные споры об этнических границах внутри существующих субъектов РФ на Кавказе. Самым известным примером из первой группы является спор Северной Осетии и Ингушетии. Теперь к нему добавился ингушско-чеченский спор. Но нельзя исключать, что подобные конфликтные ситуации «вдруг» не возникнут и в других местах. Например, между Дагестаном и Чечней, КБР и КЧР, КБР и Северной Осетией и т.д. Доминирующее положение в ближайшей перспективе займут «внутренние» территориальные конфликты, прежде всего, в Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Дагестане, но, возможно, и не только в этих республиках. Мне кажется, что «сепаратистская» активность особенно не доминирующих численно и политически национальных групп в этих регионах будет только усиливаться, в том числе в вопросе этнической территории и границ».
Волхонский: «В любой республике, районе Северного Кавказа, там, где нет должным, правовым образом урегулированных земельных отношений, там, где скрыто или явно присутствует этнические квоты на занятие властных должностей, там, где местные власти не хотят слышать, адекватно реагировать на вопросы и требования населения, - везде возможны повторения таких событий, как в Ингушении или в Кенделене. Скорее всего, все эти потенциальные конфликты будут поддерживаться, раскручиваться, приобретать особую эмоциональную остроту с помощью исторической памяти, исторических документов, старинных карт, преданий, причем часто опровергающих друг друга».
Шогенов: «Триггером этнической мобилизации может стать каждый из них, если мы будем продолжать наблюдать растущую динамику протестных настроений, отрицательную динамику уровня жизни и низкое качество государственного управления и муниципального самоуправления. На мой взгляд, схожие причины массовой мобилизации протеста мы наблюдаем и в Ингушетии, и во Владикавказе по кейсу с цинковым заводом. А если расширить географию нашего обсуждения – это и так называемые «мусорные протесты» в Подмосковье».
Шогенов лишь отчасти согласился с выводом, представленным в докладе о преимущественной роли государства в вопросах регионального фрэйминга. «Административная роль государств в определении физических границ остаётся, но в символическом пространстве и границах идентичностей государственные структуры начинают уступать другим неформальным акторам и спонтанным протестным гражданским инициативам, пускай пока и эпизодически».
Бештоев: «Северный Кавказ архаичен и перенаселён, здесь недостаточно городов с развитой промышленностью и много сельского населения с архаичной формой мышления. Земля будет всё более и более концентрироваться в руках некоторого круга латифундистов, а избыток населения в сёлах всё более будет маргинализироваться и покидать свою территорию. Это давно уже происходит в Дагестане, будет происходить и везде. Люди будут уезжать в большие города России и там включаться в конкуренцию с русскими, также покидающими как свои деревни, так и республики Кавказа. В итоге возникает та самая конфликтная ситуация по всей стране в крупных городах, этническая преступность, призывы "хватит кормить Кавказ" и естественным образом - появление в регионах сепаратистских настроений, когда центр не отвечает в полной мере за благополучие граждан». Бештоев считает, что ситуация скорее всего вернётся к началу 1990-х, когда земля не нужна была никому, она не давала возможности удовлетворить свои потребности.
«Усугубляет ситуацию в нашем регионе то, что здесь, в отличие от всей остальной страны, земля не стала предметом товарооборота и по-прежнему представляет собой административный ресурс с одной стороны и коррупционную составляющую с другой», - сказал Бештоев.
Сухов считает, что перевод разговора в область конструирования представления о будущем необходим и возможен. «От представления о будущем можно "отложить" возможные решения этих пограничных споров. В чистом споре о границах консенсус, по-моему, исключен - разве что они переведены в функциональный спор о юридической принадлежности конкретных кадастровых участков, а этот спор отдан на решение суду, которому безусловно доверяют все стороны. Возможно такое на сегодняшний день? По-моему, нет»
Сухов: «Сейчас может быть покажется утопичным, но это может быть, например, Северный Кавказ, где границы не играют нынешней роли ограничителя территории, внутри которой, скажем, этнические права ингуша гарантированы надежней, чем за ее пределами. Если этот перекос удастся устранить, и это будет соответствовать желанию людей, то быть ингушом будет также легко в Магасе, Назрани и Малгобеке, как в Грозном, Владикавказе, Пятигорске, Москве, а в конечном итоге и в каком-нибудь Париже. И граница потеряет значительную часть своей ценности».
«Парадокс всегда в том, что, защищая эти этнические границы, этническая группа защищает и дискриминацию: раз она борется за свое особое территориальное пространство, значит, есть и пространство, где она чужая. Это больно, это может закончиться трагедией».
Мусхаджиев: «Сегодня, когда федеральная власть может безболезненно решить любую проблему на предварительной стадии путём мониторинга, широких консультаций и другими механизмами, она предоставляет этим проблемам перейти в неправовое русло, "выйти в наружу", то создаётся впечатление, что это делается специально, для эффективного манипулирования национальным вопросом в самом сложном регионе РФ».
Кабард, приводя в пример черкесские сообщества в мире сказал, что «за последнее поколение все этнические сообщества в мире спаяны мгновенным прохождением сигнала и распространением информации через электронные средства коммуникации и не только - в оффлайне также идёт интенсивное общение. Т.о., старое понимание границ региона практически потеряло смысл: границы кавказских сообществ проходят там, где есть люди и коллективы, идентифицируемые как принадлежащие к этим сообществам и подтверждающие этот факт словом и делом». Кабард считает, что межэтнический конфликт зашит в самом формате бититульных республик. «Неизбежно конкурирующие этнические коллективы доходят до взаимной неприязни в условиях, когда доступ к ренте определяется этническим маркером, причем более слабая сторона будет особенно ревниво следить за более сильным соседом, постоянно призывая на его голову громы и молнии из Москвы. Последняя всегда остаётся над схваткой, верховным арбитром.
Но игроки ведь играют также и против друг-друга, а значит используют этническую мобилизацию против своих конкурентов. Все манипуляции, вписываемые в подобную модель, не отменяют того факта, что национальные движения - реальны, националистические дискурсы отнюдь не малозначимы, а этнический фактор, когда явно, а когда латентно, играет важнейшую роль во многих событиях в республике. Термин "национализм" я использую здесь в общепринятом нейтральном значении».
Алоев: «Определенно можно говорить о высоком конфликтном потенциале в зонах стыков разных этносов и административных единиц. Высокий конфликтный потенциал подпитывается, как часто бывает в зонах контакта, бытованием несходственных образов своих рубежей в соседствующих сообществах. Устойчивое функционирование разных (зачастую противоречащих) представлений о территориальной протяженности «родной земли» у соседствующих акторов само по себе поддерживает высокий тонус этнической сплоченности. В этих условиях всякий административный огрех со стороны власти может запустить деструктивные процессы».
Гуня: «Проблема границ с большой вероятностью будет сопровождать ближайшее развитие Кавказа. На макрорегиональном уровне, по-видимому, возникнет переоценка российско-абхазской границы в сторону медленного вовлечения Абхазии в российское пространство. Возможно также открытие новых погранпереходов (Клухорский перевал). Это, в свою очередь, навлечет «гнев» Запада. На региональном уровне потенциально конфликтным остается вопрос осетино-ингушского ареала расселения, проблемы прикутанных земель в Дагестане (может вылиться в региональный уровень проблем).
Однако наиболее многочисленными являются локальные конфликты на уровне местных землепользователей из-за правил регулирования доступа к земле. Лишь треть таких конфликтов возникает между местными жителями, в том числе и разных этнической принадлежности. Более двух третей – между местным населением и государством, представленным в основном административно-бюрократическими функционерами на районном или республиканском уровнях. И здесь – широкие возможности для этнических манипуляций».
Сухов: «Список болевых точек всем хорошо известен: от лезгинских сел на границе с Азербайджаном до Шапсугии. Это может стать триггером для этнической мобилизации, если способы решения тактических вопросов, такие, как в Кенделене и на границе Чечни и Ингушетии, станут или будут сочтены допустимой практикой. Опасностей, связанных с политическим разобщением, местами - с угрозой перехода к прямому открытому конфликту - больше, чем возможных "бонусов" - типа, например, смещения интереса активной молодежи от войны за Ислам к, скажем, ценностям и традициям этнической группы. Такое смещение выглядит как кабинетная гипотеза. Это вода, которая может снести плотины и изменить линии берегов, даже те, которые есть в головах у самих этнических активистов».
При этом того, что начинает происходить при определенном сочетании факторов - включая такой, как "дефолт" российского государства в части многих функций, выполнения которых от него все еще ждут люди - конечно, не отменишь. Этническое движение в конечном итоге может привести свое сообщество к самоограничению».
Что делать, чтобы события не повторялись?
Беков: «Необходимо соблюдать закон. Власти необходимо уметь слышать граждан, народ, применять действующее законодательство не схематично, а с учётом духа закона и актуальной исторической действительности. Я бы рекомендовал учитывать не только правовые нормы, регламентирующие те или иные вопросы и процедуры, но и неписаные правила (например, обычаи (адат) или шариат), существующие во всех регионах Северного Кавказа. Такие нормы обычного права могут стать основой для урегулирования всяких, включая территориальные, разногласий между северокавказскими субъектами Российской Федерации. Механизмом применения таких норм могут быть специально сформированные третейские суды в составе представителей всех регионов Северного Кавказа. Уже сейчас представители общественных движений Ингушетии и руководства Чечни говорят об урегулировании возникшего разногласия в шариатском суде».
Албогачиева: «Пересмотр существующих границ может повергнуть регион в пучину неразрешимых проблем. Ингушетия будет требовать часть Владикавказа и Пригородный район, Ставропольский край претендовать на Моздокский район Северной Осетии, на Наурский и Шелковской районы Чечни, Кабардино-Балкария может претендовать на некоторые районы Северной Осетии, Ставрополья и т.д. Спорные территории вызывают массу недовольства у всех участников конфликта. Но для объективного решения этих вопросов нужно не искажать исторические факты в угоду чьих-то политических интересов».
Бештоев: «Должны работать законы. Равенство перед законом, гарантированное для всех, независимо от должности, статуса или национальности, резко остужает попытки обойти закон. К сожалению, очень часто закон отступает перед сиюминутной целесообразностью. Бросается в глаза очевидный разброс в действиях властей по отношению к различным национальным группам практически за одни и те же деяния. В одной части города Нальчика - Белой речке за перекрытие дороги и самозахват 82 га городской земли никто не наказан - наоборот, предприняты абсолютно все меры, вплоть до грубейших нарушений законов, для того чтобы придать легитимность этому самозахвату, а непосредственный организатор рейдера хвастается в прессе, что поставил какие-то условия главе республики по поводу легитимации этих участков. В другой же части города - Вольном ауле, где никто не ставил условий главе республики, но и не находился с ним в тесном контакте, за попытку в рамках закона и абсолютно легально получить участки для строительство для жителей микрорайона - в противодействие была задействована вся сила республиканского МВД и возбуждены уголовные дела. Общественника Аслана Иритова обвинили в том, что он, не имея рук (он инвалид), "душил пальцами за горло" сотрудника полиции и этот суд продолжается до сих пор. Сейчас идут разбирательства по тем ребятам, которые принимали участие в Кенделенских событиях - и нет никакой работы по тем, кто организовывал и призывал к перекрытию дорог. Только действующий, прозрачный и понятный закон позволит предотвратить повторения таких конфликтов в будущем».
Шогенов: «Исходя из уже описанных причин для неповторения конфликтных событий имевших место в Кабардино-Балкарии, необходимо:
1) комплексно подойти к разрешению существующих земельных конфликтов и противоречий, связанных с отсутствием убедительных правовых основ регулирующих отношения в этой сфере;
2) предпринимать меры, направленные на повышение эффективности институтов государственной власти и местного самоуправления, способствуя увеличению его емкости и адаптивности.
Гиперцентрализация республиканской власти неэффективна и не отвечает современным вызовам. Одним из возможных путей решения этой проблемы может стать ремасштабирование управления. Это предполагает вовлечение большего числа акторов в систему обсуждения и принятия решений, включая институты гражданского общества и сами местные сообщества. В свою очередь, появление дополнительных возможностей для политического и общественного участия должно стимулировать местные сообщества к активному заинтересованному самоуправлению».
Гуня: «По-видимому, конфликты будут сопровождать развитие Кавказа. Самая главная задача - регулирование возникающих противоречий в безнасильственных рамках. А также, учитывая широкое развитие Интернета и высокую чувствительность кавказского пространства к дискурсам, препятствовать провокациям. К сожалению, у нас крайне мало по-настоящему объективных исследований, базирующихся на эмпирических данных полевых исследований. Разгром академической науки и слабость университетской науки на Северном Кавказе - слабое звено в экспертно-информационном обеспечении принятия решений на государственном уровне».
Сухов: «Необходимо разговаривать со всеми заинтересованными сторонами, не прибегать к таком инструменту как СИЗО, даже успокоив себя формальным разговором. Апеллировать к должному агенту - не к завсегдатаям и бенефициарам спора, не к людям, создавшим себе из спора статус, а, например, к местным жителям. Если разобрать ситуацию на ВСЕ составляющие, появится возможность попытаться решить каждую составляющую большой проблемы, применяя существующие для этого институты. Это относится и к таким ситуациям, как межселенные земли и многие земельные конфликты в Дагестане». Сухов предложил схему работы с конфликтом. По его мнению, «стоит а) посмотреть, не выносится ли за скобки этническая составляющая, б) если выносится, нет ли институтов и процедур, с помощью которых то, что осталось в скобках, может быть разрешено, и в) если таких институтов и процедур нет, надо говорить с реальными сторонами, а не с символическими фигурами - до тех пор, пока не будет найдено приемлемое для сторон решение».
Сухов считает, что необходимо «не злоупотреблять историей, а наоборот, начать "злоупотреблять" представлениями о будущем. Многое решится, если побольше людей спросят себя, зачем им та или иная граница, и помогает ли она им и их детям достигать безопасности, равноправия и благосостояния».
Албогачиева: «На Кавказе всегда успешна работала система полиюридизма в которой учитывались и адаты местных народов, и шариат, и государственные законы. Когда одна правовая система давала сбой, подключались знатоки адата, шариата и находили решение в создавшейся ситуации. Мы живем в ту эпоху, когда это работает на местном уровне. Но нужно чтобы нас услышали в федеральном центре, где вершат наши судьбы и не мешали нам сохранить наш кавказский менталитет».
Бегеулов: «К сожалению, события, аналогичные тем, что произошли в КБР и Ингушетии в той или иной форме повторятся. Время упущено, а негативные тенденции усугубляются. Первым шагом к реальному и кардинальному решению выше обозначенной проблемы могло бы стать логическое завершение процесса этнической консолидации и национально-государственного строительства. То есть, создания национальной государственности у народов Северного Кавказа в рамках РФ или хотя бы своеобразной «федерализации» ряда республик. После чего, решив проблему «внутренних» противоречий, перейти к обсуждению «внешних» границ между субъектами. Однако на сегодняшний день это объективно невозможно. Во-первых, миграции особенно последних 30 лет во многом перекроили этническую карту расселения народов и привели к созданию довольно больших полиэтничных анклавов. Во-вторых, практически никто на Кавказе не готов на компромисс в территориальном вопросе. В-третьих, даже там, где еще технически возможно было бы провести размежевание, этого не позволяет сделать российское законодательство. В нем прописаны нормы, касающиеся объединения субъектов, но нет возможности их разделения. Таким образом, остается только возможность предпринимать менее радикальные и более «косметические» меры по урегулированию межнациональных и территориальных споров».
Бегеулов обратил внимание на неэффективность образовательной системы в той её части, которая должна отвечать за формирование у подрастающего поколения толерантного отношения к иноэтничному окружению, акцентировать внимание на позитивных моментах межнационального сотрудничества, общей истории. Спикер считает, что «практически нет реального межнационального взаимодействия и диалога на уровне гражданского общества, власти и этнических меньшинств, на уровне общественных организаций», а также на то, что «мало организаций (реальных, а не бутафорских)», работающих по «интернациональному» принципу, на основе гражданственности, а не этничности». Бегеулов считает, что «в действительности никому это особо не нужно и доминирует (открыто или латентно) этноцентристская парадигма». Граждан, готовых выстраивать конструктивный межэтнический диалог и категорически отвергающих идеи национализма, очень мало: «пока что светская прослойка таких людей кажется чрезвычайно немногочисленной и неавторитетной». Зато, считает Бегеулов, она представлена среди исламской уммы региона. «Следовательно, её роль в предотвращении, урегулировании, минимизации последствий территориальных, межнациональных споров может иметь тенденцию к возрастанию. А в случае параллельного роста религиозной идентичности и практики местного населения (что в общем имеет место) именно исламские структуры могут занять доминирующее положение в выстраивании взаимодействия между различными иноэтническими сообществами. И, скорее всего, начнет реализовываться именно этот сценарий».
