Два полюса человеческого измерения межнационального конфликта: этнократы и беженцы.

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

"Опять войны разноголосица

На древних плоскогорьях мира..."

О. Мандельштам

Межэтнические конфликты, повсеместно возникающие в посттоталитарном геополитическом пространстве, часто предстают в личине войны, войны необъявленной, войны "всех против всех", однако со всеми признаками войны действительной, - с боями, пленными, убитыми и раненными, мародерами и заложниками, беженцами, с сожженными и разграбленными домами.

Бесконечно трудно осмысливать социальную и социально-психологическую природу межнационального конфликта, те неразрешимые порой проблемы, которые встают перед его участниками. Мне пришлось по долгу службы, работая в группе межнационального согласия Госкомитета Российской Федерации по национальной политике в Южной Осетии, исследовать причины и следствия крупномасштабного грузино-осетинского противоборства. Как известно, этот конфликт развернулся по поводу определения политического статуса Южно-Осетинской области (являвшейся автономией в составе Грузии до 1991 г.). Естественная граница,- горные ущелья и перевал, - отделяет область от Северной Осетии, входящей в состав России. До тех пор, пока существовал Советский Союз, государственная граница между Грузией и Россией была номинальной, как и другие внутренние границы союзных республик. Не случайно в иерархии причинных оснований конфликта (а их было достаточно много) выкристаллизовались и выдвинулись на передний план два базовых основания: вопрос о политическом статусе, признании суверенитета и, второе, - требование сецессии, то есть территориального отделения Южной Осетии.

Наряду с этими, самыми существенными, причинными факторами конфликтной ситуации являются значимыми и иные причины, такие как конфликт идеологических доктрин, конфликт ценностных этнокультурных ориентации, конфликт норм поведения, претензии экономического и иного порядка.

Предистория конфликта уходит корнями во времена гражданской войны 1918-20-х годов. Тогда также пролилось немало крови, когда реальной стала опасность для южных осетин оказаться в положении дискриминируемого этнического меньшинства, разделенного государственной границей с другой частью своей этнической общности. История, конечно же, не повторяется; но кризисные ситуации имеют тенденцию воспроизводиться, хотя и в новых социальных условиях, но с той же мощью эмоционального и силового противоборства, постоянно подпитываемого исторической памятью.

Южная Осетия, обладавшая статусом автономной области, предъявила претензии к титульной нации и провозгласила свои требования, будучи субъектом социально-политической целостности бывшего СССР. Затем борьба продолжалась в условиях краха тоталитарного, федеративного по наименованию и унитарного по сути своей, государства. Два-три года назад главным, общим противником для конфликтующих сторон был "нерешительный" партократический "центр"; к нему апеллировали и грузинская, и осетинская стороны в ожидании директивного "справедливого" решения. Кроме образа врага в лице непосредственного противника, на втором плане в сознании противников оформлялся "двойственный" образ Москвы: от нее то ожидается поддержка, и тогда она - союзник, то она же обвиняется в предательстве интересов одной из сторон и в "игре" на стороне противника.

Начиная с 1989 года, грузино-осетинское противоборство стремительно прошло все стадии развития конфликта. Стадия потенциального, скрытого конфликта вяло длилась десятилетия, стадия же реального конфликта развилась молниеносно. Поляризовались позиции и интересы, но не ясны еще были все возможные способы конфликтного поведения и реакции противника на возможные выпады сторон. Возникла потребность в идеологах движения, и они не замедлили появиться и обнародовать программы борьбы (у осетин - это Народный фронт "Адамон ныхас"). Идеология движения не вовлекла в орбиту своего влияния осетин, живущих в крупных городах за пределами автономии, и те сохраняли лояльность по отношению к официальным грузинским властям и в целом к титульной нации довольно продолжительное время. На следующей стадии - открытых конфликтных действий - из идеологов и функционеров "национального возрождения" оформились большие и малые группы этнократов; перед рядовыми представителями конфликтующих сторон встала дилемма выбора дальнейшей стратегии, для них жизненно важной, этнополитической ориентации. Трагичность этой ситуации состоит в том, что многие осознали свою невольную вовлеченность в эти разрушительные события слишком поздно.

Самые различные социальные группы людей оказались в зоне принципиальной аномии, что проявилось, помимо всего прочего, в практически полной безответственности властных структур, в том числе и правоохранительных, когда легитимность существования граждан и их основных прав никто не гарантировал. Наиболее депривированными (обездоленными) оказались беженцы.

К лету 1992 года в Комитете по делам беженцев в Северной Осетии прошли регистрацию 79,5 тыс. беженцев. Эксперты же, по данными опроса осетинских этносоциологов Хасана Дзуцева и Александра Дзадзиева, полагали, что с учетом тех, кто не прошел официальной регистрации, число их превышает 100 тыс. человек. Для ответа на многие вопросы об этнополитических, социальных проблемах, возникающих в ходе эскалации межэтнического конфликта, мною также был предпринят опрос экспертов и беженцев, размещенных в Северной Осетии.

По данным нашего августовского 1992 года опроса беженцев, 70% из них до изгнания постоянно проживало во внутренних районах Грузии; они имели там устроенный, хорошо налаженный быт. 64% имели собственные дома, у 28,2% были благоустроенные государственные квартиры. В основной массе своей беженцы, размещенные в Северной Осетии, являются представителями физического труда. Доля интеллектуалов среди них крайне незначительна (менее 9,2 %); 19,4%из них имеют высшее образование.

Главным побудительным мотивом к бегству стал страх, страх за жизнь, свою и своих близких. Открытым преследованием подверглись 49% опрошенных, то есть каждый второй. Среди политической элиты Южной Осетии распространено мнение, что проблема беженцев порождена исключительно национализмом грузин и националистической политикой грузинских властей. Однако сами беженцы в массе своей более всех ощутили последствия этнополитических амбиций обеих противоборствующих сторон - и грузинской, и осетинской, став жертвами их антагонизма.

По свидетельству беженцев, осетины в Грузии в различных формах ощутили преследования по национальному признаку. Непосредственному физическому насилию подверглись 28,4 % опрошенных. У 29% физическую расправу учинили над их близкими родственниками; у 17,2% пострадали друзья и знакомые.

В армяно-азербайджанском конфликте, во многом сопоставимом с грузино-осетинским, в качестве объяснительной причинно-следственной парадигмы, часто " выдвигался и выдвигается до сих пор, в значительной степени мифологизированный, тезис о конфликте этно-культурных ценностных ориентации, якобы коренящихся в полярности христианской и мусульманской конфессиональной принадлежности, при обязательном пояснении, что за всем этим стоит "исламский фундаментализм". В грузино-осетинском противоборстве подобное зыбкое обоснование причин межнационального конфликта заведомо не работает, так как в подавляющем большинстве участники противоборства с той и с другой стороны являются православными христианами, за исключением незначительной доли осетин- мусульман. Однако ни одна евангельская заповедь не оказала, к сожалению, сдерживающего воздействия.

Люди, испытавшие физическое насилие, видевшие свои горящие дома, пережившие смерть и унижение близких людей, оказались в перманентной ситуации безнадежности и безысходности. Социально-психологический фон грузино-осетинского межнационального конфликта характеризуют явления нарастающей агрессивной фрустрации, недостаточности компенсаторных механизмов адаптации к новым условиям образа и качества жизни, нереализованных потребностей в социальной и социально-психологической реабилитации, утраты традиционной поло-возрастной и социально-статусной ролевой диспозиции. Все это не могло не породить распространения среди части осетинских беженцев конфликтных норм поведении и "бунтарского" типа адаптации (по типологии Р.Мертона, 1951), который возникает при несовпадении легитимных целей и средств их достижения. Когда не решены в должной мере ни социальные, ни социально-психологические проблемы адаптации беженцев, существует реальная опасность включения части беженцев в криминогенные среды; наименьшим злом при этом является мелкая спекуляция, тунеядство, социальное иждивинчество. Потенциальные группы риска - молодые мужчины и подростки, - могут быть привлечены к "криминальному бизнесу", не исключена возможность участия их в торговле оружием и наркотиками, использование их в ситуации обострения межнациональных отношений. Потенциальную конфликтогенность, на наш взгляд, представляла наибольшая концентрация беженцев в Пригородном районе Северной Осетии (16 тыс. человек), который, как известно, является объектом экстерриториального спора между осетинской и ингушской сторонами. Трагические события осени 1992 года подтвердили наши опасения.

В грузино-осетинском конфликте выявились две полярности: на одном полюсе - группы этнократов, воссоздающих жестокость тоталитарного мышления и социального управления, но уже в "национальных одеждах"; на другом полюсе оказались беженцы. Между ними - те, кто в качестве последнего аргумента использовали оружие, добровольно или же не по своей воле. Кстати, среди добровольцев и с той, и с другой стороны - слишком много "афганцев", видимо, не получивших своевременно такой необходимой для них социально-психологической реабилитации и оттого, вероятно, не сумевших преодолеть "афганский синдром".

Перед всеми вольными и невольными участниками межнационального конфликта, на четвертой стадии - стадии "разрешения" - встает еще раз необходимость определения стратегии поведения. Возможен выбор, во-первых, жестко-конфронтационного пути дальнейшей эскалации межнационального конфликта, если в основу идеологии этнополитического движения заложена . идея этнофункционального дмстанцирования (когда максимально возможная дистанция - этноцид или геноцид). Иная альтернатива, во-вторых, путь консенсуса, согласия, переговоров: он предполагает также два варианта: либо избирается "позиционный торг" (в соответствии с концептуальной разработкой наших американских коллег Р.Фишера и У.Юри), когда стороны расстаются с некоторыми целеполагающими установками и ценностями, но базовые основания конфликта сохраняются в неизменном виде; либо конструируется интегративная модель, заключающаяся в стремлении найти общие, возможно, новые ценности.

Однако готовы ли противоборствувющие стороны к конструктивному разрешению межнационального конфликта? Для этого необходимо, чтобы местные лидеры были легитимными и обладали достаточным политическим потенциалом. По результатам нашего экспертного опроса об этнополитической ситуации в Южной Осетии основные властные структуры, на наш взгляд, таким потенциалом не вполне обладали. Лишь около 13% экспертов в Южной и Северной Осетии (из числа представителей осетинской элиты) полагают, что Совет Министров Юго-Осетинской республики (ЮОР) имеет достаточное влияние среди населения, в то время как 80% из числа членов смешанной согласительной контрольной комиссии и русских офицеров, и 72,7% грузинских экспертов в этом сильно сомневаются. К тому же еще 30% самих осетин (многие из которых участвуют в структурах власти) в Северной Осетии, и свыше половины опрошенных экспертов (54,5%) в Южной Осетии убеждены, что недавно созданный Совет Министров ЮОР, во главе с Олегом Тезиевым, не вполне авторитетен среди населения. Личный рейтинг доверия к О.Тезиеву (29,2%), на наш взгляд, не вполне соответствует значению его политической роли и весу, придаваемому ему некоторыми российскими средствами массовой информации.

Изменилась оценка деятельности и депутатского корпуса; на смену почти абсолютному доверию пришло критическое восприятие их. Эксперты в Цхинвале считают, что большая часть депутатов не имеет авторитета. Примечательно и то, что идеолог "Адамон Ныхас" Алан Чочиев даже не упоминался среди лидеров, заслуживающих доверия. Практически недееспособны правоохранительные структуры, 1 -и заместитель министра МВД Северной Осетии Сослан Хикоев на встрече с депутатами Северной и Южной Осетии 13 августа 1992 года высказал по этому поводу свою особую озабоченность, отметив, что высокий криминогенный фон зоны конфликта по принципу "сообщающихся сосудов" воздействует и на криминогенную обстановку в Северной Осетии. Более того, он полагает недопустимым, что ОМОН (отряды милиции особого назначения) в Южной Осетии абсолютно не подчиняются МВД ЮОР. Нерешенность политического вопроса приводит в частности к тому, что запрещено этапировать преступников в Россию и в Грузию.

В подобной ситуации лидеры, исчерпавшие кредит доверия и не вполне авторитетные среди населения, все же не подают в отставку и стоят на жестких максималистских позициях. Желая быть полноправыми властными субъектами, "вершить судьбы" людей и будущее осетинской нации, этнократы Южной Осетии в то же время ощущают непосильность бремени ответственности, но не отказываются от притязаний на власть. Они опасаются стать "жертвами геополитической игры", страшатся возможных препятствий на пути к консолидации осетинской нации (не только политических).

Нарастает и раздражение среди населения Северной Осетии, принявшей и предоставившей убежище десяткам тысяч беженцев в условиях буксующих социально-экономических реформ, прогрессирующей инфляции, высокой плотности населения и возникающей структурной безработицы. Порою увеличивается социально-психологическая дистанция не только по отношению к грузинам, но и в отношениях между "южанами" и "северянами", между осетинами, живущими по ту и другую сторону Кавказского хребта. У цхинвальской этнократической элиты сильно опасение, что именно их обвинят в политической игре, что грядет расправа над парламентом ЮОР. В этом же ряду - сознание того, что самостоятельно невозможно справиться с проблемами восстановления экономики, разрушенного народного хозяйства. Силен страх, что тяжелое вооружение Закавказского военного округа, переданное Грузии, может быть вновь направлено (после Абхазии) против Южной Осетии.

Возможно, именно эти опасения имеют под собой почву. Помнится, в сентябре 1992 г. на Российском телевидении в передаче о Грузии, называвшейся "Грузинский перевал", член Госсовета Грузии Тамар Чхеидзе отметила наличие феномена "политического мессианизма" в массовом сознании, с тревогой заявив при этом, что если Э.Шеварднадзе захочет воспользоваться и эксплуатировать этот феномен, то он может быть более опасен, чем Гамсахурдия.

Как показали наши беседы, осуществляемые в контексте конфликтологического тренинга, и в Грузии, и в Осетии более рационально мыслят и готовы конструировать наиболее перспективные идеи представители "второго эшелона" местных этнократических элит (30-40 - летние политики); но скоро ли придет время их выхода на поприще активной политической деятельности?

В качестве компенсаторного социально-психологического механизма защиты срабатывает, вновь и вновь муссируемая тема "нового предательства России". При этом отсутствует понимание того, что у России есть обязательства по международному праву о признании целостности границ государств, вновь ставших независимыми на пространстве бывшего СССР.

В этих условиях крайне сложной является деятельность миротворческих сил в зоне конфликта. Оценки миссии миротворческих сил Смешанной контрольной комиссии (СКК) распределялись следующим образом: тех, кто надеется, что именно с их приходом в Южной Осетии и в Тбилиси выразили надежду, что дела будут обстоять имеено так.

Однако 30% экспертов в Северной Осетии и 16,7 % - в Южной, 35% - в Тбилиси полагают, что приход миротворческих сил означает лишь временную передышку, и военные действия между грузинами и осетинами вскоре возобновятся.

Сами же представители войскового контингента миротворческих сил, главным образом офицеры ВДВ, считают, что их миссия заключалась в том, чтобы остановить кровопролитие, однако во внутренние дела Южно-Осетинской республики руководство СКК не должно вмешиваться (90%), и тем более ВДВ не должны выполнять функции патрулирования города. С тревогой говорили российские офицеры о том, что затяжное пребывание в зоне конфликта в условиях, когда затруднена и практически невозможна полноценная боевая учеба, грозит потерей боеспособности.

Таким образом, проблема состоит в необходимости скорейшего создания специализированных подразделений по типу "голубых касок" ООН, соответствующим образом функционально оснащенных и обладающих дееспособными миротворческими структурами для направленной работы с гражданским населением, что предполагает овладение основами этнологии, этнической психологии, конфликтологии и т.п.). Тем не менее 80% опрошенных убеждены, что ввод войскового контингента миротворческих сил(даже и не подготовленного должным образом) был абсолютно необходим.

Небольшую часть экспертов в Южной Осетии беспокоило отсутствие политических гарантий мира, которые должны бы быть приняты по завершении 1-го этапа миротворческого процесса. 15% опрошенных нами тбилисских экспертов выразили сомнение в успешном продолжении миротворческой миссии СКК; они опасались, что это будет означать вмешательство во внутренние дела Грузии.

Неоднозначно было отношение экспертов и к необходимости полной демилитаризации зоны конфликта. Если абсолютное большинство членов СКК и российское офицерство относятся к этому положительно (100%), равно как и большинство экспертов в Тбилиси (80%) и в Северной Осетии, то менее всего склонны одобрить эту акцию эксперты Юго-Осетинской стороны (33,3%). Именно здесь, в эпицентре событий, 50% не вполне одобряли идею разоружения гражданского населения. 16,7% были еще более откровенны, заявляя, что опасаются односторонней акции в отношении осетин; они полагают, что оружие необходимо оставить для самообороны.

По разному оценили эксперты противоборствующих сторон и необходимость добиваться согласованных действий, вести переговоры. В целом одобряли и признавали необходимость прямых переговоров на всех уровнях 80% в Северной Осетии, 66,7 % - в Южной Осетии, 60% членов СКК и войскового российского контингента миротворческих сил.

В наименьшей степени выразили готовность и понимание необходимости непосредственных переговоров представители грузинской стороны (40%); 45% не вполне одобряют саму необходимость переговоров с юго-осетинской стороной. 15% экспертов еще более откровенны, прямо заявляя, что с осетинами невозможно, да и не о чем договариваться.

Большинство опрошенных экспертов полагали, что в Южной Осетии есть силы, препятствующие миротворческому процессу, причем эти силы грузинской стороне представляются весьма значительными (85%). Значительными они кажутся экспертами Северной Осетии (70%), членам СКК и российскому офицерству -60%; лишь 16,7% цхинвальских экспертов-осетин признают их значение и влиятельность, хотя и среди них 79,2% все же полагают, что силы, препятствующие миротворческому процессу в Южной Осетии есть, но они незначительны.

Ответственность за крайние формы осложнения грузино-осетинских отношений треть цхинвальских экспертов (33,3%) возлагает на национализм грузин, 58,3% - на безответственность грузинских властей, в том числе правоохранительных.

О равной мере ответственности, которая ложится и на грузинских, и на осетинских экстремистов, говорили 50% экспертов в Северной Осетии; 16,7 % - в Южной Осетии; 60 % - членов СКК и русских офицеров;35 % - в Тбилиси.

Миротворческим инициативам нынешних грузинских властей во главе с Э.Шеварднадзе цхинвальские эксперты не вполне доверяли (66,7 %); эти сомнения разделяла и половина опрошенных в Северной Осетии (по 50%) членов СКК и российских офицеров. Что касается экспертов грузинской стороны, то они в большей мере верят в собственные миротворческие инициативы (60%), хотя и в самом г.Тбилиси не вполне доверяют миролюбию своих властных структур (30%), а 10 % вообще в него не верят.

В то же время 8,3% экспертов полагали, что конфликт можно ослабить, а затем и снять, если согласованно объявить регион противоборства Цхинвальской свободной экономической зоной (в составе Грузии), установив достаточно продолжительный временный мораторий на политическое решение вопроса о статусе Южной Осетии. Часть грузинских экспертов считает, что необходимо привлечь международные силы для урегулироваения межнационального конфликта (15%). Четверть опрошенных убеждена в том, что межнациональные отношения наладятся довольно быстро,: если политики Южной Осетии откажутся от максималистских требований признания независимости и отделения от Грузии. Еще 20 % грузинских экспертов полагают, что при отстаивании сецессии эскалация конфликта будет продолжаться. Это мнение и в таком же соотношении (20%) разделяла и часть экспертов-осетин в г.Владикавказе.

Если для экспертов Северной Осетии наиболее конструктивным вариантом разрешения грузино-осетинского конфликта представляется признание самоопределения Южной Осетии в составе Грузии на федеративной основе (70%), и это отчасти привлекательно для 37,5% цхинвальских экспертов, то это абсолютно неприемлемо для грузинской стороны. Лишь 15% грузинских экспертов считают необходимым дезавуировать этнодискриминационные законодательные акты, принятые парламентом Грузии в отношении Южной Осетии и национальных меньшинств. В Тбилиси пока еще преобладает идея унитарного государства с этнополитическим приоритетом титульной нации, которая и будет содействовать осуществлению права национальных меньшинств на реализацию некоторых форм национально-культурных автономий.

Самым сильным психологическим тормозом для конструирования принципиально новых вариантов мирного урегулирования конфликта осетинской политической элитой остается отсутствие действенных международных гарантий безопасносати в будущем как для всего населения, так и для политических лидеров Южной Осетии, тем более что модель развития аналогичных событий в Абхазии не является обнадеживающей для них. Возможно, инволюция грузино-абхазского конфликта подтолкнула парламент Северной Осетии в марте 1993 г. к признанию Южно-Осетинской республики и провозглашению курса на экономическую, культурную и политическую интеграцию с ней. Это может вновь серьезно осложнить и повернуть вспять дагомысский процесс по мирному урегулированию грузино-осетинского конфликта. Обеим сторонам, вовлеченным в конфликт, как и "третьим силам", следует помнить, что при всем этом бесспорной проблемой остается дальнейшая судьба разделенного народа. Проблема разделенных народов является острейшей в этнополитике.

Однако Южная Осетия - родная земля и для осетин, и для грузин, называющих ее "Самочабло". Чтобы и осетинские, и грузинские беженцы могли вернуться в свои дома, отстроить заново свои жилища, чтобы вновь не пришел на эту многострадальную землю безжалостный молох войны, необходимо сконцентрировать политическую волю народов и их лидеров, при содействии цивилизованного мирового сообщества, на решение этих сложных проблем исключительно мирными способами. Представители Госкомнаца РФ работали в Южной Осетии в режиме краткосрочных командировок, хотя ситуация требовала более масштабной работы с разностатусными социальными группами населения, испытавшими культурно-психологический шок. К сожалению, миротворческие инициативы и гуманитарные акции осуществлялись российской стороной в одностороннем порядке и не подкреплялись соответствующими шагами - "символами доброй воли" из Тбилиси. Многие намеченные совместно с представителями Госкомнаца Грузии мероприятия по урегулированию конфликта остались нереализованными, в связи с началом военных действий в Абхазии, надолго скрыв проблему Южной Осетии "из поля зрения общественности и правительственных структур.

Следует развертывать в зонах межэтнических конфликтов широкомасштабную миротворческую деятельность по социальной и социально-психологической реабилитации населения.

1-ый шаг: Преодоление дезинформации о конфликте.

Начинать реабилитацию населения зоны конфликта надо видимо с адекватного информационного обеспечения, однако не введением или ужесточением цензуры, а подключая демократические, независимые источники информации, обеспечивая оперативную этносоциологическую, этнопсихологическую, гуманитарно-конфликтологическую экспертизу сообщений средств массовой информации.

2-ой шаг: Социально-экономическая реабилитация зоны конфликта.

Приступая к восстановлению разрушенного войной хозяйства региона, рационально создавать малые, мобильные, быстроокупающиеся предприятия, в первую очередь производящие строительные материалы и перерабатывающие сельскохозяйственную продукцию, восстановив предварительно все транспортные коммуникации. Возможности же для обеспечения максимальных выгод конфликтующим национальным общинам спорной территории может предоставить статус Свободной экономической зоны, дающей льготный режим для инвестирования капиталов представителей зарубежной диаспоры. Этот шаг естественно требует предварительного объявления (с согласия противоборствующих сторон и при участии гарантов-посредников) - Временного моратория на принятие политических решений по конфликту. Подобная мера разрешения межэтнического конфликта может основываться также на результатах референдума среди всего населения, проживающего постоянно в данном регионе и должна быть санкционирована парламентом суверенного государства, в пределах которого располагается спорная территория.

3-й шаг: Разрешение межнациональных конфликтов предполагает разработку и реализацию этнопсихологической программы коррекции норм поведения - программы позитивных действий в межнациональном общении. Исследователи анализируют состояние агрессии, фрустрации, полагая осуществить параллельно реализацию длительной во времени коррекции норм поведения, оценок, восприятия, снятия состояния этнической ксенофобии, разрешения ситуаций этнической сегрегации в учебных, неформальных группах, в общежитиях, воинских подразделениях.

Только при привлечении этнопсихологических методов иследования и воздействия на основе этих научных данных на базовые и динамические этнические стереотипы, возможно снять их излишнюю "жесткость" и обеспечивать постепенную коррекцию норм поведения в межнациональном конфликте.

4-й шаг: Политический путь решения межнациональных конфликтов.

Для политического разрешения межнационального конфликта в пределах суверенного полиэтничного государства возможен также путь построения mini-федерации, включая этап согласованного повышения статуса конфликтогенного автономного территориального образования - субъекта национально-государственного устройства; создания новых субъектов международного права, конституированных федеральным договором (национальные округа, экстерриториальные самоуправляемые территории, зоны, районы).

5-й шаг: культурологический путь урегулирования конфликтов.

Конструктивное разрешение межнациональных конфликтов, в основе которых, наряду с другими причинами, лежит конфликт целостных этнокультурных ориентации, возможно при реализации принципа национально-культурной автономии, который помог в 20-е годы быстро снять остроту межнациональной напряженности, а затем был незаслуженно предан остракизму на долгие годы. Эта модель плодотворна для выведения из состояния конфликта культур малых этносов, этнических групп, расселенных анклавно и дисперсно среди инонационального окружения. Для обеспечения прав национальных общин необходима государственная поддержка и реализация национально-культурной автономии в законодательном порядке на уровне государственной политики.

В разрешении конфликта предполагается участие и правительственных, и неправительственных военных, национальных, конфессиональных, гуманитарных международных организаций и учреждений. Участие это может быть двояким: (а) силовым - путем разграничения противоборствующих сторон и контроля за их действиями представительным вооруженным контингентом, делегированным в зону конфликта мировым сообществом либо 3-ей стороной ( это могут быть и спецподразделения войск СНГ) по типу "голубых касок ООН"; введением санкций (валютных, энергетических, ресурсных); (б) медико-гуманитарным - путем создания "гуманитарных коридоров". С помощью представителей конфликтующих национальных общин (в равной мере) со стороны международной организации Красного Креста и Красного Полумесяца; подключением к миротворческой деятельности миссионеров разных конфессий, Советов старейшин, харизматических лидеров, политических и иных организаций этих национальных общин и миротворцев из других стран.

И о тех, кто отправляется в зоны межнациональных конфликтов "по долгу службы", и о тех, кто идет туда "по зову сердца", сказано в Евангелии: "Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими" (Матф., 5,9).