Энвер Кисриев (Дагестан): "Распространение ислама в Дагестане было мирным"

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Ярлыком "исламского терроризма" в последние годы усиленно пугают весь мир. Дагестан — наиболее "исламский" субъект Российской Федерации. Почти ежедневно из республики приходят сообщения об очередных спецоперациях против исламских групп, которые в массовой пропаганде официальных СМИ приравниваются к обычным бандам.

Как пришёл ислам в Дагестан? Действительно ли эта религия — антипод демократии? Что сказал Сталин о шариате? Почему в атеистической стране произошёл религиозный бум? Что не поделили ваххабиты и тарикатисты? Об этом и не только в интервью корреспонденту "Кавказского узла" рассказал социолог, заведующий сектором Кавказа Центра цивилизационных и региональных исследований РАН, кандидат философских наук Энвер Кисриев.

- Каковы были отличительные черты становления ислама в Дагестане с VII века и до наших дней - военная экспансия или мирное обращение в ислам горских народов?

- Распространение ислама в Дагестане началось со вступления войск арабского Халифата в ходе их завоевания Сасанидского Ирана в город Дербент в первой половине VII века в 642/43 году (это 22-й год Хиджры) В то время даже суры Корана еще не были систематизированы и не приобрели канонический облик.

Дербент они взяли не кровавым штурмом его величественных и неприступных крепостных стен, сооруженных более чем за век до этих событий, а в результате соглашения с правителем города, которому завоеватели обещали безопасность и сохранение статуса при условии мирной сдачи города. Это обычный приём мусульман на первом этапе их триумфальных завоеваний.

Правда, в тот раз мусульмане не долго удерживали Дербент, столкнувшись с севера с другой могущественной силой - Хазарским каганатом. Им пришлось отступить. Но вскоре Дербент стал - и является вот уже без малого 1400 лет — мусульманским городом.

До этого времени в Дербенте жили христиане и зороастрийцы, а в горах язычники. Правящий класс в городе был, по-видимому, в основном персидским, а в Дагестане, в целом, тогда жили предки тех же известных нам "дагестанских народов".

Из Дербента ислам стал импульсами распространяться в окружающий его мир горного Дагестана. Как идеология он не насаждаля тогда силой оружия. Господство мусульман не требовало и не предполагало обязательного религиозного обращения подвластных народов. Они захватывали территории и устанавливали в них свой порядок, но особой заинтересованности в религиозном обращении местного населения не выказывали. Дело в том, стать (быть) мусульманином означало быть (стать) полноправным членом уммы (исламского братства, равноправного сообщества единоверцев), поскольку этого требует доктрина ислама. Даже раб, принявший ислам, должен быть отпущен на волю. Поэтому ранние исламские нашествия не приводили к насильственной исламизации населения захваченных регионов. Завоевателей-мусульман устраивало положение местных граждан в качестве подданных, отношения с которыми строились по принципу: местное население платит определённый дополнительный налог, которым не облагаются мусульмане, и не должно оказывать поддержку войскам их противников. За это мусульмане гарантируют неприкосновенность собственности, право исповедовать свою веру и защиту от внешних и внутренних врагов, - то есть обеспечивают гражданский порядок. Поэтому, представлять дело так, что в те времена ислам навязывался силой оружия — предубеждение.

К настоящему времени учёным известно уже довольно большое число рукописей крупных исламских учёных, - начиная, по крайней мере, с Х-XI и последующих веков, - живших в Дербенте, и составлявших цвет мировой исламской образованности в Халифате. Так что Дербент, будучи расположен на самом северном краю исламского мира, в то же время был в те времена крупным центром исламской учености.

Такое близкое расположение столь крупного торгового и культурного исламского центра в непосредственной близости со Страной гор (Дагестаном) не могло не оказывать постоянного и сильного влияния на местных горцев. Из Дербента совершались и набеги в горы так называемых газиев - "борцов за веру". Если говорить языком современной науки, то "газии" того времени - это, скорее всего, представители деклассированного элемента — неизбежного элемента социальной структуры большого города, которым обязательно надо было найти какое-нибудь серьезное занятие, ибо в противном случае, они становились угрозой общественному порядку. Из них периодически создавались отряды, совершавшие набеги - "походы за веру" - в глубь дагестанских гор. Эти походы, конечно, шли не с мирной проповедью, а с целью грабежей и распространения контроля над территориями, близкими торговым путям.

- На кого газии делали набеги?

- Набеги на территории, населенные местными дагестанскими жителями. Дербент находится на узкой прибрежной равнине, запертой Каспийским морем и Кавказскими горами, он замыкает своими стенами узкую полоску Прикаспийской низменности, которая связывала мусульманский Восток с территорией Хазарии в то время, а поздние — России. По ней шел когда-то и Шёлковый путь. В этой стратегической ситуации всегда имело значение, конечно, кто соседствует с городом, кто населяет горы, нависающие над столь важным торговым путем, и как они себя могут повести.

Исламизация Дагестана, т.е. распространение исламской идеологии, длилась многие столетия. Но самое интересное в том, что, по всей видимости, в XIII-XIV веках, после того, как горцы серьезно претерпели от татаро-монгольского нашествия, в Дагестане начинает довольно стремительно складываться новый тип политического устройства; образуются отдельные самостоятельные города-государства - плотно застроенные, относительно крупные поселения с единой системой оборонительных сооружений. Их политическая целостность и внутренний порядок целиком основывались на исламских идеологических и правовых конструкциях.

- Как создавались и управлялись такие города в Дагестане? Что за общественный строй там существовал? Каковы были судебная система, законодательство, местное самоуправление? Какую роль в жизни городов играл ислам?

- Жители каждого из таких городов — джамаатов — состояли из представителей нескольких (от трех-четырех, до нескольких десятков) родовых групп, объединившихся в единое гражданское сообщество. Оборонительные сооружения (башни и стены) служили защитой не отдельных родовых групп (кланов), а всего города. Более того, родовые группы (тухумы) каждого такого города ограничивались пределами только данного конкретного джамаата. То есть, "родственников за границей" тогда у горцев не должно было быть. Родовые общности внутри города являлись его структурными подразделениями, они осуществляли определенные функции обеспечения общегражданского порядка, но они не имели ни своей родовой собственности, ни своих родовых вождей. Собственность в джамаатах, в том числе и на землю, полном соответствии с исламским правом, была как частной (как у мужчин, так и у женщин), так и общей. Последняя была в распоряжении всей городской общины.

Есть все основания предполагать, что этот новый тип политического устройства дагестанцев стал складываться вслед за катастрофическим нашествием монголов, разрушивших весь прежний горский уклад жизни, и в результате прямого влияния исламского политического идеала — города равноправных граждан, управляемых справедливыми законами. Дело в том, что условия гор очень трудны для ведения хозяйства. Только сложные, веками поддерживающиеся конструкции террасных полей позволяли обеспечивать население продуктами. Нашествие кочевников, разрушение всей этой веками формировавшейся инфраструктуры ведения горного хозяйства, оказалось невосполнимым. Ведь достаточно одного сильного ливня и террасные поля, а также постройки, создаваемые многими годами и разрушенные нашествием, окажутся необратимо утраченными.

Историки уже давно отмечали, что ориентировочно в XIV веке в Дагестане стали происходить интересные процессы. Археологи обнаруживают, что земледельческие террасы приходят в запустение, жители мелких, по-видимому, родовых сельскохозяйственных поселений бросают их и начинают концентрироваться, образуя крупные поселения; отгонный тип животноводства начинает преобладать над стойловым; наблюдается быстрый рост центров специализированного ремесленного производства и, что интереснее всего для нас, повсеместно в Дагестане начинается подъем исламской образованности в этих новых общинах (джамаатах), не объединенных под единой политической властью. Отсюда мое предположение, что эти города-государства (дагестанские джамааты) стали складываться под непосредственным воздействием исламского политико-правового идеала в тех условиях, когда в горах в результате татаро-монгольского нашествия произошел экологически необратимый развал всего прежнего социального и хозяйственного уклада. Ислам стал безраздельным идеологическим стержнем новой организации жизни дагестанских горцев.

В этом, собственно, секрет столь глубокого и всеохватывающего проникновения ислама именно в Дагестане, какого мы не видим нигде на Кавказе. И это при том, что никакая могущественная политическая сила не участвовала в этом процессе исламизации, как это обычно бывает. Собственно, сама историческая категория — "Дагестан" - как обобщение территории столь большого количества разных в этническом отношении племен и еще на порядок большего числа политически независимых образований, сформировалась как раз в середине 2-го тыс. нашей эры именно потому, что на всем ареале образовался своеобразный тип цивилизации. Под "цивилизацией" здесь я подразумеваю тот первоначальный смысл этого слова — способность людей жить городской жизнью (civilis означает "городской, гражданский"). Этот ареал был очерчен довольно отчетливо с запада - христианской Грузией, с юга — персидским миром, и с севера - Чечней.

Не исключено, что и секрет удивительного лингвистического многообразия народов Дагестана, при столь близком их этническом родстве, имеет ту же основу: границы джамаатов приводили к определенной изоляции с последующими лингвистическими сдвигами. Следует также учитывать и то, что символические различия между соседними политически самостоятельными образованиями могут сознательно культивироваться в ходе их взаимоотношений.

В джамаатах не было ни царей, ни потомственной аристократии, никаких классовых прослоек, - кроме, конечно, рабов из числа военнопленных, которых было совсем немного и они, как правило, отпускались и постепенно превращались в полноправных граждан. В них действительно был демократический строй, поскольку власть принадлежала демосу-джамаату, всему населению города, которое представляли на общем Собрании все совершеннолетние мужчины. Правовая система организации жизни целиком строилась на фикхе — исламской правовой науке.

Хочу специально отметить, что дагестанцы сами устанавливали себе законы в каждом джамаате, основываясь на исламской правовой науке выведения справедливых правовых решений. Представление о неком небесном шариате — правовых установлениях Бога - есть и всегда будет в исламской духовности. Но шариатом называли и те конкретные законы, которые принимались джамаатом, хотя они могли и не соответствовать каким-то классическим образцам. Не хочу вступать в споры с профессиональными специалистами по этим вопросам, но выскажу на этот счет свое мнение. Шариат представляет собой Божественный закон, который с необходимостью должен быть, если есть Божественное послание, переданное пророку Мухаммеду — Коран. Однако все усилия построения свода таких законов, увы, дела рук, вернее голов, человеческих. По этой причине, нигде и никогда еще ни одно государство не жило исключительно по шариатским законам, да и общего согласия в том, что они собой представляют нет и не может быть, если, конечно чья-то могущественная политическая сила не укажет нам на них. В исламе, сразу за образованием политических структур, начала развиваться наука выведения юридических решений — фикх. В числе достижений этой юридической науки есть и такие, например, положения: если для достижения мира и согласия в обществе требуется принять решение, которое не соответствует кораническому, то его нужно принимать, поскольку мир и согласие между мусульманами являются высшей ценностью ислама. Дагестанские джамаатские конституции (своды принятых джамаатом и закрепленных на бумаге правил общежития) и практика прецедентного права основывались именно на фикхе. А итоги этих решений считались горцами шариатом. Было бы странно нам, из нашего нынешнего времени, поучать своих далеких предков в том, что они "недостаточно правильно понимают указания" авторитетного источника и проч. Позднее, в XIX веке, во время освободительной войны, Шамиль в борьбе с джамаатским партикуляризмом в целях создания имамата называл джамаатские исламские конституции адатами и требовал утверждения шариата. Между тем, его собственные правовые решения были, как правило, тоже очень далеки от "классических", поскольку дагестанцы просто не стали бы их исполнять.

Власть в джамаатах не была отчуждена от жителей, которым она служила. Поэтому законы, принятые в джамаатах, могли быть только такими, какие люди были готовы исполнять сами и требовать исполнения от других. Знакомство с этими законами, хотя большинство из них не соответствует, так сказать, "классическому шариату", не оставляет сомнения, что сами дагестанцы того времени не сомневались в том, что они живут по мусульманским законам, и что сами они - правоверные мусульмане. Какие могут быть основания у нынешних "знатоков ислама" считать, что они были в этом "не совсем правы"?

Между прочим, все крупнейшие российские арабисты, изучавшие рукописное наследие средневекового Дагестана, поражаются взлету исламской учености в Дагестане в те далекие времена. Такие выдающиеся учёные—арабисты как Крачковский, Бартольд и другие, обнаруживают расцвет арабо-мусульманской культуры в Дагестане второй половины 2-го тыс. нашей эры. Огромное количество трудов создавались тогда местными алимами, широко была развита письменная культура. Элементарными знаниями арабского языка и Корана обладало практически всё население. Все считали нужным отдать своего ребёнка в медресе, где он учился наукам за определённую плату. Почти каждый дагестанец, какой бы он не был по своему достатку, считал необходимым дать по возможности своим детям, в том числе и девочкам, исламское образование. Историки даже писали, что Дагестан в средние века "штамповал мулл на экспорт" для всего Северного Кавказа. Дагестанцы селились в Чечне, Ингушетии, Карачае, Балкарии, занимали там должности мулл, алимов и т.д. Столь массовое обучение мусульманским наукам в Дагестане объясняется не просто тягой к знаниям, а, прежде всего, конкретным практическим интересом.

Все руководители джамаатов выбирались на определённый срок, - как правило, на один год, - и всё регулировалось законами, принимаемыми обществом. Многие их них изданы, их можно почитать и убедиться, что при всей бедности общих жизненных условий — ведь в демократическом джамаате прибавочный продукт не мог концентрироваться в чьих-то одних руках и служить обрастанию роскошью, жизнь горцев была духовно насыщена, воспитывала индивидуума, гражданина. Тот, кто познакомится с правовыми положениями джамаатов, удивится развитости института частной собственности среди горцев. В Дагестане был принят и получил интересное своеобразие институт вакфа — многообразных норм добровольного отчуждения частной собственности в пользу своей гражданской общины на строго определенных условиях и на строго определенные нужды. Все это определялось письменными документами, которые хранились в мечетях.

Правовая культура традиционного дагестанца была на высоком уровне, потому что нормы и правила жизни непосредственно и повсеместно затрагивали каждого. Поэтому высоко почитались носители исламских знаний. Но ученость не давала никакого формального статуса и особых прав. Муллу или кадия могли пригласить из другого джамаата, если не было своего достойного. Эти обстоятельства никак не угрожали суверенитету джамаата, поскольку быть "священником" - это строго установленная работа "специалиста", как сказали бы сейчас. Никакой "жреческой касты" в традиционном Дагестане не сформировалось. Все граждане были равноправны и одинаково подчинены установленным правилам жизни.

К XVI веку весь Дагестан представлял собой сеть суверенных исламских джамаатов, которые объединялись (на основе определенных правил и договоров) с соседями в многообразные союзы и суперсоюзы джамаатов. Конечно, в Дагестане формировались и авторитарные режимы, главным образом, на равнине. Однако их роль и значение серьезно искажены в историографии. Когда вы завоевываете пространство с совершенно иной парадигмой общественно-политических отношений, вы видите и понимаете только то, что вам привычно. Отсюда все эти якобы важные персонажи—"правители": шамхалы, уцмии, ханы и прочее. Если вы прочитает законы джамаатов, - например, уцмийства Кайтагского, - то узнаете, в каком холодном теле держали своих "правителей", свободные уздени (жители джамаатов).

В этой связи может быть поставлен вопрос: не является ли дагестанская джамаатская цивилизация примером демократической политической организации общества, основанной на исламском правовом этосе? Может быть, это особенный исторический случай: возникновение демократического политического режима, базирующегося на исламском идеологическом универсуме и выработанных на основе исламской правовой технике сводов законов, управляющих жизнью граждан суверенного города?

Думаю, эти вопросы могут быть поставлены. Правда, для их продуктивного рассмотрения следует отказаться от рассмотрения ислама как некоей установленной когда-то и законченной внеисторической конструкции: "ислам — это нечто такое, такое и такое...". Существовал ли когда-нибудь такой "определенный" ислам? Правильней было бы рассматривать, как ислам воплощался конкретно в том или ином месте-времени и глядеть на это не сверху, с позиции некоего идеалистического представления о том "что есть ислам" и "каким он должен быть".

Систематического изучения демократических институтов дагестанского джамаатского строя пока не ведется и причиной этого является именно концептуальная мешанина. Историки до сих загоняют историю Дагестана в классическую марксистскую схему общественно-экономических формаций, следующих друг за другом по пути общественного прогресса. Это — с одной стороны. С другой — понятие "ислама" как "религии" воспринимается как конструкция с твердо установленным догматическим сводом положений и институтов. Ни то, ни другое не годится для осмысления поставленных выше вопросов.

И еще надо сказать, что с приходом русского владычества в Дагестан, ислам существенно трансформировался. При всей внешней тождественности ислам стал принципиально иным, поскольку институционально иными стали условия его существования. Дагестанский исламский этос, утратив функцию универсума (монопольного дискурса, управляющего всем и вся в пределах каждого отдельного джамаата), стал тогда обретать иные свойства и функции, обусловленные тем, что власть перешла в руки могущественной и отчужденной от местного социума, внешней силы. Отсюда мюридизм и тарикатизм, мистицизм и современные политические экзальтации, и проч.

- В какие исторические периоды ислам в Дагестане переживал наиболее тяжёлые времена, и с чем это было связано?

- Наиболее тяжёлым временем было только одно — это конец 20-х и все 30-е годы ХХ столетия, когда атеистическое коммунистическое государство стало искоренять ислам из жизни дагестанцев как "предрассудок прошлого". Я думаю, что определенный успех этого предприятия был обусловлен тем, что господство имперской власти с ее жесткой сословной и имущественной дифференциацией, было абсолютно чуждо горскому типу организации жизни. Коммунистический эгалитаризм в сочетании с советской властью, в своем первичном значении и на самом низшем уровне, вполне отвечал привычным для горца представлениям о справедливых формах общежития. Фактически, сельсовет — это тот же джамаат.

К приходу коммунистического режима Российская империя уже больше столетия господствовала в Дагестане. Ислам, перестав быть стержнем политико-правовой жизни джамаатов, метался и раздваивался на развилки между мятежом против колониальных властей и приспособлением к системе нового типа власти, где степенные священники обслуживают "религиозные нужды" паствы в интересах душевного спокойствия и порядка. Естественная селекция между этими двумя выборами привела к тому, что мятежники от ислама просто сошли с исторической сцены, а мусульманское "духовенство" народилось и стало даже, в некотором роде, привилегированным сословием имперского общества. Надо не забывать, что с конца Кавказской войны, с 1859 года в Дагестане было установлено так называемое "военно-народное", по сути, колониальное, управление и вплоть до революции здесь так и не были введены гражданские законы.

Приход советской власти, создание сельсоветов, было своеобразным возвращением к джамаатской демократии, самостоятельному местному самоуправлению. Это была близкая горцу норма управления. Стоит также учесть, что советская власть расправилась с привилегированным классом, сформировавшимся здесь из числа "туземцев" в полном соответствии со структурой сословий во всей империи. Жизнь и благосостояние этих людей зависели не от окружающих их земляков, а от поддержки далекой и чуждой власти. Одновременно, свободное джамаатское население, следуя той же логике, было тогда превращено в подневольных "крестьян". Так же точно появилось и исламское "духовенство" со своими привилегиями.

Кроме всего, не надо забывать, что на первых порах коммунистический режим провозгласил, что Дагестан получает свою независимость и шариатский закон. Нарком национальностей Сталин, прибыв в Дагестан в ноябре 1920 года, когда в горах шло восстание против введенных первоначально коммунистами ревкомов, провозгласил автономию Дагестана и объявил, что "коммунисты не отрицают шариат" и что "советское правительство считает шариат таким же правомочным правом, какое имеется и у других народов".

Но все это не означает, что вовсе не было сопротивления и социальных волнений, протестов. Они были, но следует признать и тот факт, что образование своей автономной республики, огромные возможности социальной мобильности, равноправие и даже привилегированность отсталых регионов страны стали причиной массового принятия горцами коммунистического режима.

По-видимому, всеми этими обстоятельствами и вызвано то, что "победа советского строя" имела здесь успех. Надо учитывать и то, что борьба с исламом как религией не сопровождалась внедрением другой религии, скажем, христианства — то, что происходило, требовало отказа от всех религий. Это совершенно иной контекст социальных трансформаций.

Но, когда стали создавать институты власти, начались проблемы. Сначала сняли с гособеспечения шариатские суды. Сказали: "сами себя кормите". Где-то в 1925 году регулирование земельных отношений было выведено из юрисдикции шариатских судов в специальные земельные комиссии, которые, правда, также судили и рядили на основе исламского права. Затем их тоже перевели на собственное обеспечение и параллельно создали новое советское гражданское правосудие. Потом вывели из ведения шариатских судов и уголовные преступления.

В общем, постепенно, к 1928 году власти пришли к решению вообще убрать исламские нормы из правовой системы республики. Далее начались репрессии против крупных исламских авторитетов и, наконец, был введён в действие Закон о пережитках родового строя. До этого он использовался в России, но в Дагестане не применялся. Таким образом, всю исламскую политико-правовую систему Дагестана назвали "пережитками родового строя" и уже её приверженцев можно было судить, как тёмных реакционеров.

Самым последним оплотом исламской политико-правовой системы в те годы оставался вакф. Вакф означает, что человек добровольно передаёт или завещает какую-то часть своего имущества или часть продукции, произведенной на его собственности, на какие-то общественные нужды, в пользу джамаата. Например, на ремонт моста, уход за кладбищем или источником родниковой воды, для поддержания жизни учеников медресе, прибывших из других джамаатов, для путников, бедных и т.д. Суть в том, что вакфом управляла мечеть — имам, кадий, мулла. Этот институт за долгие столетия своего функционирования в Дагестане чрезвычайно развился. Документы о вакуфных распоряжениях, регулирование ими занимали важную часть административного управления в джамаатах. Сейчас не помню сколько точно, но не менее 25% частной собственности Дагестана, так или иначе, находилось в сфере того или иного вакуфного перераспределения.

И вот несколько попыток расправиться с вакфом коммунистической власти так и не увенчались успехом. Дагестанцы стояли на него горой. Но ведь традиция вакфа требует религиозного служителя — муллы, кадия, алима, то есть тех, кто читает и хранит вакуфные распоряжения, ведёт учет и т.д. И я не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы не пришла "спасительная" коллективизация сельского хозяйства. Совершенно неожиданно, но просто она лишила могущественный институт вакфа в Дагестане своей твердой основы. В основном колхозы создавались на базе джамаатов. Фактически, колхоз и джамаат были одним и тем же. В новой ситуации проблема вакфа элементарно снималась. Отсутствие частной собственности на землю, социалистическая система перераспределения средств, фонды общественного распределения — бесплатное образование, медицина и т.д. — смогли выбить из под института вакфа его краеугольный камень. После этого с ним было тоже покончено. Это произошло где-то в 1932 году, уже в ходе раскулачивания и коллективизации сельского хозяйства.

Вот вам период, когда ислам переживал самые тяжелые времена. Ислам ушёл в глубь горской сакли. Его исповедовали тогда буквально самые отсталые и самые далекие от магистрального общественного развития слои общества. А молодёжь пошла в институты, уезжала учиться и работать в города. Самая талантливая и способная молодёжь, даже из семей авторитетных религиозных деятелей, отказывалась, по крайней мере внешне, от религии. Таким образом, выросло три поколения людей неверующих, хотя и уважающих ислам, как религию своих дедов и прадедов, как стержень уважения к своему историческому прошлому.

Но как социальный институт ислам почти полностью перестал действовать. Тяга к научным знаниям, привитая исламом, трансформировалась в устремленность к европейской науке, техническим знаниям. В республике возникли мощные образовательные центры, у нас были самые сильные вузы на Северном Кавказе, крупный и единственный среди северокавказских республик филиал Академии наук СССР.

- Известно, что Гази-Магомед и имам Шамиль были суфиями, членами братства Накшбандийа-Халидийа. Как объяснить, что суфийские тарикаты, активно участвовавшие в газавате середины XIX века, в конце ХХ - начале XXI века сделались основной опорой существующей светской власти, проповедуя, по мнению члена-корреспондента Академии геополитических проблем Д.Халидова, "конформизм, соглашательство, умеренность и пассивность"?

- Ничего удивительного в этом нет. Мы обычно исходим из предпосылки, что организация с одним и тем же названием остается той же самой на протяжении длительного исторического времени и вне зависимости от сменяющихся контекстов и поколений функционеров той организации. Разве партия Ленина в 1917 году, партия Сталина в 1940-м и партия Горбачева в 1989 году были одной и той же организацией? Не надо попадаться в ловушку названий и вообще — словесных конструкций, без которых, правда, нельзя и помыслить о деяниях человеческих. Многие деятели и сами не понимают смысла тех понятий, которые они эксплуатируют для обоснования своих целей и для привлечения сторонников. Христианство не всегда уповало только на Бога, и христиане далеко не всегда подставляли другую щеку, когда получали по одной. Возможности интерпретации любого текста ничем не ограничены. Искать причины событий в провозглашаемых его участниками идеологических конструкциях — верный способ ничего не понять в происходящем.

Кунта-хаджи Кишиев, самый почитаемый в Чечне шейх, основатель течения т.н. зикризма (ветви тариката Кадирийи) был поборником безусловного миролюбия. Это — середина XIX века. Он считал, что ради грядущих поколений, ради их жизни, следует терпеть любое угнетение и несправедливости. Его учение можно сравнить с теорией непротивления насилию Льва Толстого, - и время, к стати, было то же. А как все сложилось? Шамиль изгнал его из своего государства — имамата. Это понять не сложно. Но после пленения имама, Кунта-хаджи вернулся и стал проповедовать свое учение среди чеченцев. Его популярность в народе стала сильно расти. Примечательно, что среди его последователей было много женщин, что, собственно, можно понять. Дальше случилось следующее: его популярность и влияние стали политически опасными, и терский генерал-губернатор распорядился его арестовать. Не буду рассказывать, как власти расстреливали массы его безоружных приверженцев, принявших миролюбивую установку своего шейха. Шейх пропал бесследно.

А в новейшее время тот же зикризм стал довольно эффективно эксплуатироваться генералом Дудаевым и в довольно не мирных целях.

Накшбандия-Халидийя — это утонченный суфийский орден, который объединял вокруг учителя наиболее образованных мусульман, нуждающихся в еще большем приближении к Богу. В Дагестане это учение в начале XIX века попало в определенный социокультурный контекст и превратилось в воинственное политическое учение — мюридизм. В дальнейшем, в годы колониального режима, оно было запрещено и оставалось довольно агрессивным. В годы коммунистического режима тарикат смог выжить только в самых отдаленных от официальщины областях бытия человека. И постепенно получилось так, что именно из среды скрытых тарикатских братств режим черпал кадры верующих для официальных структур - мечетей и ДУМ. Тарикат стал напоминать облик скрытых христианских общин в условиях загнивающей Римской империи первых веков Новой эры; миролюбие, непротивление власти, сосредоточенность на скрытых и мистических практиках общения с Богом.

Ваххабизм, который превратился у нас в "идеология радикального экстремизма", является, как известно, официальной идеологией самого консервативного и добропорядочного исламского государства — Саудовской Аравии. Никто не может объяснить нам этот парадокс. Потому, предпочитают ничего не говорить про это. А объяснение очень простое: не ищите в идеологических конструкциях причины реальных деяний. До Фрейда это могло еще быть простительным для мыслящего человека, но сейчас... Разве можно принимать объяснения, которые дает человек своим поступкам, действительными причинами его действий?

- В чём основная причина непримиримости отношений между последователями так называемого традиционного ислама (тарикатизма) и салафитами (ваххабитами) - в теологических противоречиях, особенностях отношения к нормам шариата и местным традициям, или это сугубо политический вопрос?

- Причины их непримиримости, как всегда и везде с точки зрения конфликтологии, одни и те же.

Во-первых, это конфликт культур. Эти течения принадлежат двум принципиально различным типам ментальности. Тарикатизм — это глубины народного ислама, лишенного долгие годы возможности вертикального развития в системе коммунистического официоза. А "ваххабизм" (или "салафизм") зарождался в среде представителей светской (советской), скажем так, интеллигентской ментальности, которая мыслила по правилам таким же, как и мы с вами. Её ислам был вроде бы тем же самым исламом, но в их сознании он откликался на темы и проблемы современности. У ваххабитов ислам говорил о том, что происходит сейчас, и требовал организации, решающей нынешние наболевшие проблемы. Потому, он неизбежно политизировался. А то обстоятельство, что ответы и решения актуальных социально-политических проблем ваххабиты обнаруживали именно в исламе, говорит, прежде всего, о том, что их не устраивал господствовавший повсеместно все 1990-е годы либерально-демократический дискурс, так же, как и погибший под его ударами коммунистический.

Во-вторых, это конфликт интересов. Тарикатизм хотел сохранить привычную для него нишу священничества, религиозного обслуживания "тёмного" в религиозном отношении населения. Это позволяло им в новых условиях религиозной свободы стать функциональной частью правящего класса, одним из институтов управления и регулирования обществом. А для ваххабитов ислам был идеологией политического нонконформизма. Потому, ислам для них должен был стать монопольной нормой жизни каждого гражданина — мусульманина. Это идеология тотального ислама, в котором уже нет социально престижного "местечка" для профессиональной категории исламского "священника". Беру это слово в кавычки, поскольку священников в собственном смысле в исламе нет. А есть ли они у нас в нынешних условиях? Думаю, есть: совершенно отчетливо они уже есть в современной России как социально-профессиональная категория. Думаю, это логичный итог, т.е. органичное следствие того направления, по которому стало развиваться наше общество.

- В своей книге "Ислам в Дагестане", вышедшей весной 2007 года в издательстве "Логос", Вы перечисляете девятнадцать современных шейхов. Охарактеризуйте их, пожалуйста.

- Ну, что Вы, я не возьмусь это сделать. Ведь они живые люди, как правило, незаурядные и влиятельные. Вокруг них много приверженцев. Вообще, религия — дело серьезное. Если она - не рутинная традиция, механического исполнения человеком каких-то ритуалов, а персональный и сознательный выбор человека, сделанный по каким-то очень важным для него причинам, - то с этим шутить не стоит, не стоит разглагольствовать о них всуе. То есть, я хочу сказать, что, так просто, как вы меня просите, судить и рядить о таком феномене нашей жизни не следует. Это такая область, куда, если вы ввязываетесь не как научный исследователь, а как оценщик или судия, то вы оказываетесь прямым соучастником этих процессов. На чьей-то стороне или против всех — это уже не важно. Вы уже не исследователь, а ничтожная по величине частичка того самого процесса, который вроде бы взялись изучить.

Еще раз подчеркну, исследование тарикатских братств — это не изучение устойчивой институциональной конструкции, это соприкосновение с каждый раз неповторимым, непосредственно затрагивающим души конкретных людей, живым, динамичным и мятежным поиском ими своего жизненного пути, смысла существования. Социально значимым представляется именно то, что таких людей становится в наше время все больше и больше. Объектом исследования, при этом более глубоком рассмотрении сути, поэтому, являются не они сами (шейхи и их мюриды), а те социальные условия, в которых все это происходит.

- Как проявлялся всплеск религиозной активности в Дагестане в конце 1980-х - начале 1990-х годов?

- На поздней фазе горбачевской "перестройки", когда её творец окончательно потерял политические ориентиры и просто отпустил поводья, в одном из его выступлений было произнесено, что религии стоило бы функционировать в публичных сферах жизни. В Дагестане начался настоящий религиозный взрыв. Ислам быстро вошел повсеместно в легальную публичную жизнь. В прокуратурах и больницах, в других учреждениях официально открывали молельные комнаты. Вначале этот процесс не воспринимался всерьез политической и интеллектуальной элитой республики. Но постепенно, ислам начал играть все более существенную роль. С начала 1990-х годов молодёжь поехала в далёкие страны в поисках исламского образования. Стали появляться первые высокообразованные алимы, получившие знания в лучших исламских университетах Востока. Значительная часть еще недавно светской интеллигенции включилось в религиозный процесс. Стали возникать религиозные организации и партии исламского направления. Одновременно, началось серьезное брожение в легальных структурах ДУМ Северного Кавказа, располагавшегося в Махачкале. Позже началось открытое противостояние между суфийскими группами и ваххабитами.

- Религиозный взрыв был связан с ослаблением контроля со стороны государства?

- Я думаю, он был связан с полной дискредитацией прежней идеологической системы, в которую действительно большинство людей в Дагестане верили. Контроль со стороны государства действительно рухнул. Но не это само по себе "взорвало" религиозность. Прежде всего, надо отметить, что вера — неотъемлемое состояние человеческого сознания. Человек не сделает ни одного шага, если не поверит, что его нога ступает на твердую почву. Потеряв одну веру, человек должен найти другую. Люди (многие люди) действительно верили в социализм, в достоверность материализма. Ведь идеологическая конструкция коммунистов была весьма убедительна: всё течёт и изменяется и неизменно вступает в диалектические противоречия, что Бога нет, что веру в него порождает невежество, а правящие классы поддерживают это заблуждение, чтобы люди не восставали против их господства и эксплуатации.

Все эти тезисы были вывалены в грязи, а вместо них была провозглашена Свобода. Да, это сильная неотразимая ценность. Но все это на практике выразилось в безвластии, насилии и порнографии. Люди в Дагестане не могли смотреть вместе со своими детьми телевизор. Они уходили, потому что не закрывать же своим детям глаза, а присутствовать при этом было невыносимо. В Дагестане никогда не было ханжеского сокрытия определенных аспектов жизни, но никогда не было и распущенности. Прямо скажу, либеральный дискурс и практика не прививались в дагестанском обществе. Быстро началось отторжение.

Образующийся духовный вакуум успешно заполняла религия. Не чужая, привнесенная, а своя, традиционная, которую все хорошо помнили по опыту общения со своими бабушками и дедушками. Сейчас думается: а могло ли быть иначе? Атеисты со своими неотразимыми научными аргументами приумолкли. Атеизм уже давно стал скучен, не интересен и не актуален. Кроме того, ведь исламский Бог не перегружен идеями о чудесах, о богочеловеческих воплощениях, троичных ипостасях, причащениями божественными "кровью и плотью" посредством вина и хлеба, отпущениями грехов, осуществляемых смертными, т.е. греховными людьми в каком-то должностном сане и прочим. Исламский Бог — невыразимая ни в каких образах Великая творящая сила. Это, можно сказать, "философский Бог". Такая идея может вполне устроить современного человека, который недавно еще "ни во что не верил" и почти ничего не знал об исламе. Думаю, переход от атеизма к исламу требует преодоления только небольшой преграды. К мировоззрению атеиста достаточно прибавить только один завершающий "штрих" и все готово. Поговорите с нашими верующими учеными физиками, математиками и биологами, они вам все очень легко и просто объяснят.

Почитайте Коран. Какие аргументы существования Бога вы в нем найдете? В нем нет никаких чудес, которые потребовали бы больших душевных усилий, чтобы в них поверить. "Верую, ибо абсурдно" - к этому пришла Западная христианская мысль для обоснования бытия Божия.

А в Коране существование Бога доказывается самыми простыми очевидностями, которые каждый видит перед собой. Они, эти доказательства, в том, что Солнце встает и греет Землю, что потом оно заходит, и человек может отдохнуть, что дождь пробуждает в пустыне жизнь растений, что человек рожден от капли жидкости, что все во вселенной имеет свое назначение. Во всем этом легко убедиться. Поэтому в исламе главной категорией является не вера, - она очевидна, проста и не требует особых духовных усилий. А главное — следовать правилам жизни, нормам, отношениям между людьми, которые указал человеку Бог. В исламе не пройдет тезис: "веруй и тебе простится". Не простится, если совершил грех, но если и простится, то не человек тебе про это скажет, а только Бог на Страшном суде, за совершенные добрые и праведные дела при жизни. Суть в подчинении Богу на деле, а не в вере в Него.

В этом сила религии ислама. Она не таится в темных глубинах сознания о сокровенном, в упованиях, в тайнах и страхах о неведомом. Она в конкретных и твердо установленных делах, которые всегда надо делать. В этом деятельном отношении к миру и жизни состоит всё то, что привлекает к нему одних, и вызывает известные опасения и озабоченность у остальных.

26 сентября 2007 года

С Энвером Кисриевым беседовал собственный корреспондент "Кавказского узла" Вячеслав Ферапошкин.